Различные статьи про игры Stalker Clear Sky и Shadow of Chernobyl, рецензии, превью, обзоры и многое другое.Вы найдете много интересной информации по Сталкеру. Критика, размышления об игре и прочто что не вошло в другие разделы.
Дальше... Последнее... Помню вспышками... Обрыв... Ночь сижу возле него
на стульчике... В восемь утра: "Васенька, я пойду. Я немножко отдохну".
Откроет и закроет глаза - отпустил. Только дойду до гостиницы, до своей
комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как
уже стучит санитарка: "Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!" А в то утро
Таня Кибенок так меня просила, молила: "Поедем со мной на кладбище. Я
без тебя не смогу". В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика... С
Витей они были друзья... Мы дружили семьями... За день до взрыва вместе
сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там
красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни... Такие мы
счастливые! Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: "Как он там?"
- "Пятнадцать минут назад умер". Как? Я всю ночь у него. Только на три
часа отлучилась! Стала у окна и кричала: "Почему? За что?" Смотрела на
небо и кричала... На всю гостиницу... Ко мне боялись подойти...
Опомнилась: напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы... Он
лежал еще в барокамере, не увезли... Последние слова его: "Люся!
Люсенька!" - "Только отошла. Сейчас прибежит", - успокоила медсестра.
Вздохнул и затих... Уже я от него не оторвалась... Шла с ним до
гроба... Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет...
Этот пакет... В морге спросили: "Хотите, мы покажем вам, во что его
оденем". Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили.
Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли...
Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не
было... Все - рана... В больнице последние два дня... Подниму его руку, а
кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло... Кусочки легкого,
кусочки печени шли через рот... Захлебывался своими внутренностями...
Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю... Это
нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить... Это все такое родное... Такое любимое... Ни один размер обуви невозможно было натянуть... Положили в гроб босого...
На моих глазах... В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и
завязали... И этот мешок уже положили в деревянный гроб... А гроб еще
одним мешком обвязали... Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка...
И уже все это поместили в цинковый гроб... Втиснули... Одна фуражка
наверху осталась... Съехались все... Его родители, мои родители...
Купили в Москве черные платки... Нас принимала чрезвычайная комиссия. И
всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших
сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на
московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под
бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать... Если кто-то
возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол,
герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже государственные люди...
Принадлежат государству. Сели в катафалк... Родственники и какие-то
военные люди. Полковник с рацией... По рации передают: "Ждите наших
приказаний! Ждите!" Два или три часа колесили по Москве, по кольцевой
дороге. Опять в Москву возвращаемся... По рации: "На кладбище въезд не
разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите".
Родители молчат... Платок у мамы черный... Я чувствую, что теряю
сознание. Со мной истерика: "Почему моего мужа надо прятать? Он - кто?
Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?" Мама: "Тихо, тихо,
дочечка". Гладит меня по голове... Полковник передает: "Разрешите
следовать на кладбище. С женой истерика". На кладбище нас окружили
солдаты... Шли под конвоем... И гроб несли... Никого не пустили...
Одни мы были... Засыпали моментально. "Быстро! Быстро!" - командовал
офицер. Даже не дали гроб обнять... И - сразу в автобусы... Все
крадком... Мгновенно купили и принесли обратные билеты... На следующий
день. Все время с нами был какой-то человек в штатском, с военной
выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай
Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда
могла говорить, я уже даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили,
пересчитала все полотенца, все простыни... Тут же их складывала в
полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли... За гостиницу мы сами
заплатили... За четырнадцать суток... Клиника лучевой болезни -
четырнадцать суток... За четырнадцать суток человек умирает... Дома
я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток...
Приехала "Скорая помощь". "Нет, - сказал врач, - она не умерла. Она
проснется. Это такой страшный сон". Мне было двадцать три года...
Я помню сон... Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в
которой мы ее похоронили. И наряжает елку. "Бабушка, почему у нас елка?
Ведь сейчас лето?" - "Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет". А он
вырос среди леса. Я помню сон. - Вася приходит в белом и зовет Наташу.
Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он
подбрасывает ее под потолок, и они смеются... А я смотрю на них и думаю,
что счастье - это так просто. Я сню... Мы бродим с ним по воде.
Долго-долго идем... Просил, наверное, чтобы я не плакала... Давал знак.
Оттуда... Сверху... (Затихает надолго.) Через два месяца я
приехала в Москву. С вокзала - на кладбище. К нему! И там на кладбище у
меня начались схватки... Только я с ним заговорила... Вызвали
"Скорую"... Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня
еще тогда предупредила: "Рожать приезжай к нам". На две недели раньше
срока родила... Мне показали... Девочка... "Наташенька, - позвала я. -
Папа назвал тебя Наташенькой". На вид здоровый ребенок. Ручки,
ножки... А у нее был цирроз печени... В печени - двадцать восемь
рентген... Врожденный порок сердца... Через четыре часа сказали, что
девочка умерла... И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не
отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я
ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь
еще хочет... Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним... (Молчит.)
Все не те слова вам говорю... Не такие... Нельзя мне кричать после
инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие... Но скажу... Еще
никто не знает... Когда я не отдала им мою девочку... Нашу девочку...
Тогда они принесли мне деревянную коробочку: "Она - там". Я
посмотрела... Ее запеленали... Она в пеленочках... И тогда я заплакала:
"Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька". Там, на
могилке не написано: Наташа Игнатенко... Там только его имя... Она же
была без имени, без ничего... Только душа... Душу я там и похоронила...
Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один - ему, второй - на уголок
кладу ей. Ползаю у могилы на коленках... Всегда на коленках...
(Бессвязно). Я ее убила... Я... Она... Спасла... Моя девочка меня
спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником
этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла... Но
я любила их двоих... Разве... Разве можно убить любовью? Такой
любовью!!... Почему это рядом? Любовь и смерть... Вместе... Кто мне
объяснит? Ползаю у могилы на коленках... (Надолго затихает). ...В
Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто с
атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей
мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну - везде
он... Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два
года... Сню сон... Мы идем с ним, а он идет босиком... "Почему ты
всегда необутый?" - "Да потому, что у меня ничего нет". Пошла в
церковь... Батюшка меня научил: "Надо купить тапочки большого размера и
положить кому-нибудь в гроб. Написать записку - что это ему". Я так и
сделала... Приехала в Москву и сразу - в церковь. В Москве я к нему
ближе... Он там лежит, на Митинском кладбище... Рассказываю служителю,
что так и так, мне надо тапочки передать. Спрашивает: "А ведомо тебе,
как это делать надо?" Еще раз объяснил... Как раз внесли отпевать
дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда
тапочки. "А записку ты написала?" - "Да, написала, но не указала, на
каком кладбище он лежит". - "Там они все в одном мире. Найдут его". У
меня никакого желания к жизни не было. Ночью стою у окна, смотрю на
небо: "Васенька, что мне делать? Я не хочу без тебя жить". Днем иду мимо
детского садика, стану и стою... Глядела бы и глядела на детей... Я
сходила с ума! И стала ночью просить: "Васенька, я рожу ребенка. Я уже
боюсь быть одна. Не выдержу дальше. Васенька!!" А в другой раз так
попрошу: "Васенька, мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу
ребеночка". Мне было двадцать пять лет... Я нашла мужчину... Я все
ему открыла. Всю правду - что у меня одна любовь, на всю жизнь... Я все
ему открыла... Мы встречались, но я никогда его в дом к себе не звала, в
дом не могла... Там - Вася... Работала я кондитером... Леплю торт, а
слезы катятся... Я не плачу, а слезы катятся... Единственное, о чем
девочек просила: "Не жалейте меня. Будете жалеть, я уйду". Я хотела
быть, как все... Принесли мне Васин орден... Красного цвета... Я смотреть на него долго не могла... Слезы катятся...
...Родила мальчика. Андрей... Андрейка... Подруги останавливали: "Тебе
нельзя рожать", и врачи пугали: "Ваш организм не выдержит". Потом...
Потом они сказали, что он будет без ручки... Без правой ручки... Аппарат
показывал... "Ну, и что? - думала я. - Научу писать его левой ручкой". А
родился нормальный... красивый мальчик... Учится уже в школе, учится на
одни пятерки. Теперь у меня есть кто-то, кем я дышу и живу. Свет в моей
жизни. Он прекрасно все понимает: "Мамочка, если я уеду к бабушке, на
два дня, ты дышать сможешь?" Не смогу! Боюсь на день с ним разлучиться.
Мы шли по улице... И я, чувствую, падаю... Тогда меня разбил первый
инсульт... Там, на улице... "Мамочка, тебе водички дать". - "Нет, ты
стой возле меня. Никуда не уходи". И хватанула его за руку. Дальше не
помню... Открыла глаза в больнице... Но так его хватанула, что врачи еле
разжали мои пальцы. У него рука долго была синяя. Теперь выходим из
дома: "Мамочка, только не хватай меня за руку. Я никуда от тебя не
уйду". Он тоже болеет: две недели в школе, две дома с врачом. Вот так и
живем. Боимся друг за друга. А в каждом углу Вася. Его фотографии...
Ночью с ним говорю и говорю... Бывает, меня во сне попросит: "Покажи
нашего ребеночка". Мы с Андрейкой приходим... А он приводит за руку
дочку... Всегда с дочкой... Играет только с ней... Так я и живу...
Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне
лучше... (Встает. Подходит к окну). Нас тут много. Целая улица, ее так и
называют - чернобыльская. Всю свою жизнь эти люди на станции
проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию
обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые
заболевания, инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже
подумать о том, что реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в
другом месте? Часто умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу -
шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы и остановилось
сердце. Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что
мы пережили... Что видели... О смерти люди не хотят слушать. О
страшном... Но я вам рассказывала о любви... Как я любила..." Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарника Василия Игнатенко Р. И. Давлетбаев, зам. начальника турбинного цеха № 2 Чернобыльской АЭС. Как это было...
24 апреля 1986 г, отработав день и вечер по обычно заведенному
распорядку рабочего дня, не отправляясь домой, я остался в ночь с 24 на
25 апреля как технический руководитель турбинного цеха для выполнения
работ по проверке состояния турбины и ее систем, выполняемых перед
каждым капитальным ремонтом в соответствии с Правилами технической
эксплуатации (ПТЭ) (в частности, производилась проверка на плотность
органов парораспределения, их расхаживание, снятие характеристик системы
регулирования и т. д.) К утру 25 апреля работы по ТГ-7 были закончены,
после чего он был отключен от сети. Однако, как впоследствии выяснилось,
несмотря на начавшееся движение вниз поглощающих стержней, произошел
неконтролируемый разгон реактора. Через некоторое время (сколько секунд
прошло - не запомнил) послышался гул. Работая на АЭС на разных
должностях, я не раз оказывался в различных нештатных ситуациях, в том
числе и сопровождающихся сильными шумами. Но этот гул был совершенно
незнакомого характера, очень низкого тона, похожий на стон человека. О
подобных эффектах рассказывают обычно очевидцы землетрясений и
вулканических извержений. Сильно шатнуло пол и стены, с потолка
посыпалась пыль и мелкая крошка, потухло люминесцентное освещение,
установилась полутьма, горело только аварийное освещение, затем сразу же
раздался глухой удар, сопровождавшийся громоподобными раскатами.
Освещение появилось вновь, все находившиеся на БЩУ-4 были на месте,
операторы окриками, пересиливая шум, обращались друг к другу, пытаясь
выяснить, что же произошло, что случилось. Первое, что пришло мне в
голову, это мысль, что взорвался деаэратор, находящийся над БЩУ-4,
однако, осмотрев самописцы уровней и давления в деаэраторах, я понял,
что дело не в них. Это меня несколько успокоило, потому что к этому
моменту основное оборудование турбинного цеха было уже отключено и
опасений, как будто, не вызвало. И напрасно, В этот момент на БЩУ-4
вбежал машинист паровой турбины (МПТ) Вячеслав Бражник (умер от лучевой
болезни в 6-й клинической больнице в мае 1986 г.) и громко крикнул: «В
машзале пожар, вызывайте пожарную машину», и тут же без дальнейших
объяснений убежал обратно в машзал. За ним побежал я и сразу же у входа в
машзал увидел свисающие куски железобетона и обрывки
металлоконструкций. Держась ближе к стене, я вышел на площадку отметки
+12,0 ТГ-8. Вот что я увидел. Кровля над турбиной № 7, а также по ряду
"Б" над питательной системой, над шкафами электрических сборок арматуры
ТГ-7, над помещением старшего машиниста была местами проломлена и
обрушена. Часть ферм свисала, одна из них на моих глазах упала на
цилиндр низкого давления ТГ-7, Откуда-то сверху доносился шум истечения
пара, хотя в проломы кровли не было видно ни пара, ни дыма, ни огня, а
видны были ясные светящиеся звезды в ночном небе. Внутри машинного зала
на различных отметках возникли завалы, состоящие из разрушенных
металлоконструкций, обрывков кровельного покрытия и железобетона. Из-под
завалов шел дым. Наиболее крупный завал образовался на цилиндрах и по
бортам седьмой турбины. В окнах машзала по ряду «А» выбило много окон,
стекла высыпались на проходы отм. +12; 0.0. Потолочное освещение в
ячейке ТГ-7 не горело. Из раскрытого от повреждения фланца на
всасывающем трубопроводе питательного насоса 4ПН-2 била мощная струя
горячей воды и пара, доходящая до стены конденсатоочистки. Сквозь клубы
пара были видны сильные всполохи огня на площадке питательных насосов
отм. +5.0, причем красные цвета перемежались с фиолетовыми. Что там
горело, я рассмотреть не смог, приблизиться близко к струе было
невозможно — обдавало горячим паром. От всех завалов, в том числе от
маслосистемы смазки и регулирования, от цилиндра высокого давления, от
частично заваленного главного маслоблока вверх шел дым. Других открытых
крупных очагов пожара на отм, +12 не было, однако, судя по задымлению,
что-то горело на пластикате по ряду «Б» отм, .+ 12 ТГ-7 и по-прежнему
сильно беспокоило горение на отм. +5.0 питательной системы. В машзале на
отм. +12 в этот момент никого не было, возможно, все были на нижних
отметках.... По рассказам очевидцев, побывавших на ликвидации
катастрофы, рукавиц не хватало, марлевые повязки с
трогательно-беззащитным названием "лепесток" выдавались только
выезжающим в зону. - За все время нахождения на ликвидации аварии, -
рассказывает Анатолий Петрович, - официальную дозу облучения мне
определили в 9,96 рентген/час., что, конечно же, не соответствует
истине. При поездках на станцию или же в 30-километровую зону на 30-40
человек выдавались четыре-пять дозиметров закрытого типа. В конце
каждого дня показания суммировались, и нам выводили среднеарифметическое
показание - независимо от того, кто сколько "хапнул" на самом деле. И
эти показания заносились в карточку каждого военнослужащего. Младший
сержант А. Левкин работал на автомашине ЗИЛ-131. Занимался перевозкой
личного состава на АЭС и обратно, зачастую находясь в зоне целый день.
Более десятка раз он ездил на могильники и отстойники, куда д
